Блог

Первый роман Фёдора Абрамова «Братья и сёстры» появился в сентябрьской книжке журнала «Нева» за 1958 год. Начинающий писатель уже тогда знал, что создаст трилогию (впоследствии переросшую в тетралогию). Однако перед тем, как приступить ко второму роману, решил сочинить пьесу, хотя нужного для этого опыта ещё не имел.

Правда, известен давнишний случай, когда написать драму его увлёк великий Генрик Ибсен. Замысел реализован не был, но возникший сюжет Абрамов — в то военное время следователь СМЕРШ записал 23 января 1944 года: «Пожилой крестьянин справляет свадьбу. Он женит сына. Для полноты музыки включают радио, которое извещает о нападении Германии. Свадебный пир превращается в “праздник” всего села по случаю проводов мужей и братьев на войну.

На войну уходит и председатель колхоза. Последним на прощальном собрании избирают упомянутого старика.

Новый предколхоза (неграмотный старик) проявляет необыкновенную кипучесть и здравый смысл в руководстве колхозом.

С помощью попа собирают средства в фонд Кр<асной> Армии.

Фронт подошёл к деревне на 30 км. Сын старика дезертирует и приходит к отцу. Старик решается сам расправиться с изменником сыном. Он расстреливает его. Это кульминационный момент драмы.

Возможно, что село подпадёт под оккупацию и т. д.

Знаменательно то, что с глубоким и злободневным содержанием будет сочетаться народность, деревня, русская песня».

Упоминание попа весьма интересно тем более, что в марте 1944 года Абрамов станет кандидатом в члены коммунистической партии.

Следующую возможность попробовать силы в качестве драматурга дала ситуация, сложившаяся в 1950‒1951 годах на филологическом факультете Минского университета, куда вынужденно уехала Людмила Владимировна Крутикова (ей, побывавшей в оккупации на Донбассе, ни защитить диссертацию, ни найти педагогическую работу в Ленинграде в то время было невозможно). Впоследствии она вспоминала: «Заведовал кафедрой литературы профессор И. В. Гуторов, который одновременно работал в идеологическом отделе ЦК партии Белоруссии. Человек незаурядный, но невежественный, с явно карьеристскими и деспотическими наклонностями, он окружил себя послушными посредственностями, которые выполняли его волю на факультете. И вдруг появились два молодых преподавателя (я и Л. Я. Резников), которые осмелились самостоятельно думать и даже критиковать начальство». Крутикова защитила диссертацию вопреки воле Гуторова. В отместку она была уволена под предлогом сокращения штатов, но скоро восстановлена после вмешательства ЦК компартии Белоруссии.

Сначала возмущённый аспирант Ленинградского университета Фёдор Абрамов предполагал переложить «минскую историю» в роман и даже начал им заниматься. Мыслями об этом он поделился со своим лучшим другом художником Фёдором Мельниковым. О его реакции Абрамов сообщил Крутиковой в письме от 7 июня 1951 года: «Он был совершенно потрясён. Сказал, что такой роман явился бы целым этапом в нашей литературе. Но выразил сомнение: едва ли напечатают.

В оценке замысла Федя прав. Перечитывая наброски, я понял, что могла бы быть настоящая, большая и нужная вещь… Если не в ближайшем году, то всё равно я напишу об этом. А там пусть разбираются – печатать или не печатать».

Загруженность в университете, где, в конце концов, Фёдор Абрамов стал заведующим кафедрой советской литературы, многолетняя работа над первым романом – «во время каникул, в выходные дни, вечерами и даже ночами» (слова Л. В. Крутиковой-Абрамовой) заставили отложить это намерение на долгое время. Вернувшись к замыслу спустя восемь лет, писатель, видимо, посчитал более подходящим реализовать его в ином жанре, предоставив своим персонажам возможность пожить на сцене.

Запись «Канва пьесы» (в то время она ещё не имела даже условного названия) появилась в одной из записных книжек Абрамова 17 февраля 1959 года, а над самим произведением он работал преимущественно летом и осенью того же года. В его письме к Мельникову от 20 июля читаем: «Жара невыносимая… Да, Федюха, плохо летом работать. Сопротивление материала исключительное. А главное – в пьесе так много неясного… Порой мне хочется всё бросить и удрать на Север. Но это, конечно, сейчас неосуществимо, и хошь не хошь, а придётся вкалывать…

2-е действие закончил, теперь потею над 3-м. Мысли тут огромные, и мне боязно подступаться к нему: а вдруг да всё испорчу. Испытывал ли ты когда-нибудь ощущение страха перед работой? Я, например, испытываю постоянно».

В ответном письме 18 августа Мельников постарался поддержать своего друга: «Ты не можешь испортить, ибо мысль, если она есть (а она, слава Богу, есть в пьесе), – главное. Мысль вообще – козырь твоего таланта».

В другую записную книжку Абрамов 19 сентября 1959 года внёс 16 вариантов названия пьесы, в том числе: «Страницы из нашей жизни», «Последние идеалисты», «Время и люди», «В плену у века» и т. д., но окончательное по-прежнему ещё не родилось…

Разумеется, проблематика пьесы значительно глубже и серьёзнее, чем простое описание конфликта между рядовыми молодыми преподавателями и умудрённым жизненным опытом заведующим кафедрой со связями и положением. К тому же, по словам Л. В. Крутиковой-Абрамовой, во время её в пребывания Минске Абрамов хотя и «целиком разделял наши <с Л. Я. Резниковым> позиции… но нередко сомневался в плодотворности наших неравных столкновений с господствующим кланом Гуторова. Он призывал нас к осторожности, осмотрительности, писал и говорил мне, чтобы я не забывала о своей “биографии”, о пребывании в оккупации, на чём всегда будут спекулировать мои недруги. Наш нравственный максимализм пугал и настораживал его». При этом Абрамов «понимал, что ведёт себя не лучшим образом», но «как он мог поступить иначе, будучи всего <лишь> аспирантом»? «И все-таки по высшему нравственному счёту правыми оказались мы, — уверена Л. В. Крутикова-Абрамова. — Нельзя было идти на компромисс, нельзя было молчать, когда речь шла о правде, об истине».

Дополнив канву собственными наблюдениями и впечатлениями от событий 1949‒1951 годов на филологическом факультете Ленинградского университета, Абрамов попытался вести разговор о проблемах нравственного выбора, связанного с тогдашней социально-политической системой, которая почти никому не позволяла обходиться без компромиссов. Однако по сравнению с романом «Братья и сестры», тем более с последующими романами тетралогии, повестями и рассказами, соотнести всю полноту социального и нравственного он не сумел. Конфликт вокруг Крутиковой и Резникова оказался сокращён до краткого изложения.

К тому же пьеса «Один Бог для всех» (естественно, в то время слово «Бог» в обязательном порядке писалось со строчной буквы) получилась громоздкая — в традиционных четырёх действиях. После больших сомнений Фёдор Абрамов отдал её в журнал «Нева», где она была опубликована в августовской книжке 1962 года — и осталась единственным художественным произведением писателя, на которое не последовало ни одного печатного отклика.

Правда, Абрамов и сам не питал особых надежд. Так, 28 октября 1962 года, примерно месяц спустя после окончательного ухода из Ленинградского университета, он писал в Архангельск литературному критику Шамилю Галимову: «Спасибо тебе… за добрые слова о пьесе. Но думаю, сцены она не увидит. Один театр заинтересовался было ею, но руководящих товарищей смутила её “очернительность”. Как? Наша высшая школа – первая в мире – и вдруг в таких красках? Ну, да Бог с ними. Главное для меня было высказаться – хотя бы вполголоса».

Действительно, ни в одной постановке пьеса так и не появилась. В дальнейшем Абрамов если и вспоминал о ней, то в таких выражениях, как на авторском вечере в Ленинградском Доме писателя им. В. В. Маяковского (28 января 1976 года), состоявшемся по случаю присуждения ему Государственной премии СССР за трилогию «Пряслины»: «Писал ли я пьесы? Была одна… не очень удачная. Её замолчали. Но два-три образа удачных там есть. Хорош Егор Тропинин, Сыроегова – тёмная баба, которая хорошо владела искусством демагогии. Но драматургически пьеса слаба». В одном из разговоров с критиком Владимиром Лавровым Абрамов высказался ещё жестче: «Она действительно была очень плоха. И критика преподала мне хороший урок, она обошла пьесу молчанием. Для меня это было веской оплеухой».

Само собой, он ни разу её и не перепечатывал, хотя в 1981 году раздумывал над тем, не включить ли её в своё единственное при жизни трёхтомное Собрание сочинений, изданное по случаю его 60-летия. Отговорили друзья и редактор издательства: не сговариваясь, указали на её «неабрамовский» уровень. Повторно пьеса «Один Бог для всех» помещена Л. В. Крутиковой-Абрамовой в итоговое шеститомное Собрание сочинений писателя в 1993 году. С тех пор больше в печати она не появлялась, заслужив, таким образом, сомнительное «звание» самого невостребованного художественного произведения Фёдора Абрамова, хотя, несомненно, заслуживает внимания.

Прототипом ассистента Елены Колосницкой является Крутикова, аспиранта Торопыгина – сам Абрамов. В образе доцента Алексея Полынцева отразился упомянутый Леонид Резников, а собирательному образу старшего преподавателя Авдотьи Марковны Сыроеговой приданы некоторые черты Ирины Сергеевны Рождественской, коллеги Абрамова по Ленинградскому университету. Выразительна вложенная в уста этой героини фраза: «Фактов, может, не знаю, а политическую оценку дать могу», – которая вполне достойна стать крылатой. Л. В. Крутикова-Абрамова утверждает, что эти слова «отражали позицию многих крикунов и болтунов, сражавшихся якобы за “чистоту” идеологии, научной и педагогической мысли».

Со временем Абрамов отчетливо осознал недостатки своего драматургического дара. Оригинальных пьес он больше не сочинял и, когда в конце 1960-х годов наступила пора переносить на сцену его прозу, начиная с романа «Две зимы и три лета», ни одну инсценировку самостоятельно не делал – этим всегда занимались театральные профессионалы, он же вносил только обязательные с его точки зрения поправки.

Геннадий Мартынов

Фотографии:

• Преподаватель Ленинградского университета Пётр Дмитриев, Людмила Крутикова и Фёдор Абрамов на праздничной демонстрации в Ленинграде. 1 мая 1959 года,
• Фёдор Абрамов и Людмила Крутикова. Май 1965 года,
• Иллюстрация Александра Сколозубова к пьесе Фёдора Абрамова «Один Бог для всех» в журнале «Нева». 1962. № 8,
• Итоговое Собрание сочинений Фёдора Абрамова в 6-ти томах. Издание 1990–1995 годов.